Івакіна Наталя Митрофанівна, 1905 р. н. Подарила Віра Сергіївна, 1925 р. н.
Н. М. – Івакіна Наталя Митрофанівна
В. С. – Подарила Віра Сергіївна
– Бабушка, як вас звати?
Н. М. – Наталья Митрофановна.
– І фамілія?
Н. М. – Івакіна.
– Івакіна. А якого року народження?
Н. М. – 905-го.
– 1905-го. А де ви народилися?
Н. М. – А в этом же селе.
– В селі Пятницьке. А який тоді район був?
Н. М. – Печенежский.
– Печенізький. А як ваше дівоче прізвище?
Н. М. – Семирукова.
– Семирукова. А чи ви пам’ятаєте, як мамине прізвище було?
Н. М. – Я маму не знаю. Я с 10 лет осталася одна. У меня было 5 братьев, 3 сестры. Но я была самая меньшая.
– А скільки землі було у батька?
Н. М. – А у батька земли, я не знаю. Меня замуж отдали, батька был крепостной. Земли не давали на девок, только мужчин. Но когда я выходила в 25-м, уже мне отец дал земли.
– Бабушка, а ви кажете, що отєц був крєпосной, а шо він був у пана? чи де він був?
Н. М. – Я не знаю, как оно было, что это означает – крепостной.
– Не знаете, что это означает?
Н. М. – Не знаю.
– А мама що захворіла?
Н. М. – Да (нерозбірливо).
– А коли ви мали 10 років, що ви робили дома? яку роботу?
Н. М. – Коров доила. Было 5 мужиков, а я одна, 10 годов. Стала плакать я, пойду коров доить, не сдою ж. Отец, отцу было 70 годов. Отец взял беженку мачеху.
– А як її звали?
Н. М. – Мою мачеху? Она полячка, я не помню. Называла ее бабушка, она меня била за то, что я ее не звала матерью.
– А вона бєженка, звідки вона прийшла?
Н. М. – Беженка. Они были, я сама не помню. Я не помню. Откуда она, не знаю.
– А чи ваші такі брати може або сестри, чи вони ходили на заробітки?
Н. М. – Нет. Здесь же и работали они.
– В деревне?
Н. М. – Тут же. Один брат стал, пошел на шахте, а его там очень побили, его убили. А старший, старший брат служил в Германии. Забрали.
– Бабушка, а як ви були дівкою, то чи ви ходили до дівчат на вечорниці?
Н. М. – Не, я тогда была. Меня сестра в Самару забрала. Меня мачеха обижала, я в Самаре жила. А потом уехала домой. Зять меня не пускал никуда, хотел со мной жить. Сестра болела, а он хотел жить, никуда не пускал. А брат был областным председателем.
– Областным?
Н. М. – Да, это ж в Самаре.
– В Самаре, угу. Жинкин муж? якої жінки?
Н. М. – Ну, моей сестры.
– У той, который в Самаре? Он был партийный?
Н. М. – Партийный.
– А что он делал? какая его работа была?
Н. М. – Какая, я знаю, что он председатель.
– А сестра хвора була? лежала?
Н. М. – Сестра была солдаткою, а он служил. Деверь ее узял замуж. Приехал и забрал. Отслужился. А уже во вторую войну, шо война была, убили. А она 15 лет пожила, а он так. А что ж ты приехал забирать меня? Что ж ты? давай хозяйство разделим. Он сказал – я остаюсь. И так. Но детей у них не было, они бездетные были.
– А потом вы вернулись в село?
Н. М. – Я, не нравилось мне в той Самаре. Там над Волгою комашня. Иду полоть, козяков везет сзади, и (неразборчиво) вижу.
– І ви приїхали назад сюди?
Н. М. – Да, меня привез зять домой, а мать из самогону сдохла моя. А работников повыгоняла ребят усех. Она хозяйкою стала.
– И вы жили уже дома? у отца в доме?
Н. М. – С отцом. С отцом жила. И замуж меня отдали.
– А как вы познакомились с вашим мужем?
Н. М. – Меня палкою отдали. Отец был, отец крестный староста. И повел меня отец с палкою, Наташка иди! А то нас подведете. Дали мне тут справлять хату. И меня за хату отдали. Он один сын был.
– А вам хтось інший подобався? ви хотіли за іншого?
Н. М. – Не было, некогда мне было ходить. Отец сказал мне – волов паси. А как замуж уже стала идти, так купили ботинки. Боже сохрани! та Боже сохрани!
– А лапти? не было у вас?
Н. М. – Лапти, не ходила я.
– А в селе люди ходили в лаптях?
Н. М. – Ходили! плели лапти тут.
– А вы как бы русские или украинцы?
Н. М. – Русские.
– А в паспорте вы пишете?
Н. М. – Украинцы.
В. С. – Вы знаете, тут сбор людей. Это была тут тайга. А когда ссылочников ссылали раньше, то на разработку сюда гнали людей. И здесь вот это вот пошло поколение.
– А церковь была в вашем селе?
Н. М. – Была. Я венчалась.
– А як називалася?
Н. М. – Ой, не знаю! (смеется).
– А розкажіть, як до вас свати приходили?
Н. М. – Я сидела пряла. У меня коса большая! Сижу пряду. Его дядьки пришли ко мне. – Наташка, ты пойдешь замуж? – Куда? – За Мишку! – Пойду! (смеется) Пойду! Прялку бросила и пошла замуж.
– А коли прийшли свати, то що, батько дав їм горілку? хліб?
Н. М. – А как же!
– А що свати приносили? чи вони щось приносили?
Н. М. – С буханкою пришли. Разрежь буханку, что пойдешь, что согласна.
– А скільки днів було весілля в вас? свадьба скільки днів була?
Н. М. – Та хто й зна! Тогда свадьба гралася неделю.
– А коровай коли був?
Н. М. – А каравай когда? через 3 дня, когда все делили. Не так, сейчас усе сразу.
– А как это через 3 дня?
Н. М. – Ну как, 3 дня гуляли, водку пили, все. А тогда уже коровай делить начали.
– А гуляли где? у жениха или у невесты?
Н. М. – Первым долгом, как мы повенчалися, так повез меня домой. А потом уже у нас отгуляли, повезли меня до жениха. А у жениха уже каравай делили. На третий день.
– А як називалося те, що ви взяли з собою? сорочки, рушники? комод?
Н. М. – Так у меня мать с 5 лет ткачихою была, и она наткала лежников мне.
– Лежников? и что еще наткала?
Н. М. – Хорошее полотно наткала. Рядюги. Надевалися.
– А полотенца какие были?
Н. М. – Полотенца? Да полотно белое.
– А сорочки?
Н. М. – Да и сорочки полотняные были.
– А вышивали сорочки?
Н. М. – Я вышивала хорошо.
– А у вас комод был?
Н. М. – Мне дали, был, был хороший комод. Большой.
– А вас перевозили від вашого дому до женіха на конях? чи на волах?
Н. М. – На конях. В отца моего были.
– А в церкві вінчалися в неділю?
Н. М. – Нет, тогда, когда зародичали.
– А ви не ходили ніколи з дівками на празник гуляти на вулицю?
Н. М. – Мне не было когда.
– А какая музыка была у вас на свадьбе?
Н. М. – Гармошка играла.
– Гармошка играла? а бубон нет?
Н. М. – Нет.
– Одна гармошка?
Н. М. – Одна гармошка.
– А сколько платили?
Н. М. – А это я не знаю, жених платил.
– Жених платил, да. А камкие танцы танцевали на весилли?
Н. М. – Полечку. Гопачок.
– А ще?
Н. М. – Больше ничего.
– А вальс чи був?
Н. М. – А тогда еще не танцевали вальс. То счас молодежь выламывается.
– А чи було, що в селі на весіллі скрипка грала?
Н. М. – У нас не было.
– У вас не було, да.
Н. М. – У людей были.
– А ви памятаєте, щоб були у людей? чи ви так думаєте, що були?
Н. М. – Чего, у меня брат подарил племяннице скрипку. Я тогда была маленькой.
– Чи він грав на скрипку, ваш брат?
Н. М. – Да не играл он. Не знаю, где он ее взял.
– А чи дівчата й хлопці співали ввечері на вулиці?
Н. М. – Ну а как же! спивали.
– А чи ви памятаєте, що співали?
Н. М. – Я не спивала сама.
– А чи були частушки в вашому селі? чи співали?
Н. М. – Були! Но я не ходила, меня отец не пускал.
– Чуєте, а як, коли в вас колгосп почався?
Н. М. – У 30-м году.
– А перед колгоспом було щось інше, як артіль або СОЗ?
Н. М. – СОЗ сперва в нашей хате. Они там в моей хате.
– В вашій хаті? А чому в вашій хаті? У вашего мужа?
Н. М. – У мужа большая хата была.
– А де ви жили, коли там був СОЗ?
Н. М. – В Пятницком.
– Нє, в другій половині? чи зовсім виселились?
Н. М. – У другой половине были. А в одной комнате был СОЗ.
– А ваш муж, он работал там в СОЗе?
Н. М. – Работал. Та сдох из голоду.
– Правда?
Н. М. – Заставили сметать горище у людей. Он сказал – сдыхать буду, на горище к людям не пойду, обирать людей. В 33-м.
– А когда СОЗ был в вашем доме, ваш муж руководил СОЗом? нет?
Н. М. – Он был табельщиком.
– Табельщиком был. А кто был председателем?
Н. М. – Присылали сперва, а потом наши.
– А не знаете, откуда присылали?
Н. М. – Не знаю.
– А сколько лет был СОЗ в вашей хате?
Н. М. – А я это не скажу.
– Не знаете? А когда начался колхоз, ваш муж пошел записался? нет? как это было?
Н. М. – А как же ж? Остригли меня. У нас людей стригли в колхозе, а у меня коса большая была. Тогда было, раз колхозница, значит должна подстриженая быть (смеется).
– Правда? А кто это сделал? молодые?
Н. М. – Женщины.
– Женщины? они шутили или?
Н. М. – Шутили, шутили. Это оно когда грех, что стригли матери.
– Чи вони так як би сміялися?
Н. М. – Шутили, шутили!
В. С. – Молодые были, раз мы подстриженые, давай и ее подстрижем.
– А чи в вас були такі комсомолки? дівчата. [00:27:20.24] Interviewer:
Н. М. – Ну были, но меня не пустили. Я пряла, мне некогда было ходить.
– А вы хотели?
Н. М. – Да приглашали.
– А вы хотели? вам хотелось?
Н. М. – Не очень. Мне некогда было (смеется).
– А ваш муж тоже не пошел?
Н. М. – Нет.
– А у вас были люди в селе, которые не пошли в колхоз?
Н. М. – Были.
– А было, чтобы раскуркуливали?
Н. М. – Было. Все было. Было.
– А что с ними сделали? вывезли? которых раскуркулили.
Н. М. – Нет, тут они остались.
– А як ви пішли в колгосп в перші роки, то що ви робили там?
Н. М. – Что я робыла? Да все, что было, что заставляли. Сеяли. Боронили. И как сейчас после войны, это как война началася, после войны нам дали две стези порослых, и оттуда прислали, с Сибира, и две пары волов. И сказали – Наташка, ты умеешь на волах ездить. Да как дали мне волов. А те трактора драные. А я пока в них 20 бочек налью воды, привезу, а трактор драный, вода выскочит. Да в час ночи, свету ж не было. А я глаза зажмуряла, а они там уже ждут меня. И так и моя жизнь проходила.
– А зачем воду в трактора? чтобы поливать?
Н. М. – Нет! на воде работали! Драные трактора дали с Сибира.
– Бабушка Наташа, а вы помните, когда вы еще такой дивчиной были, чтоб старцы по селу ходили?
Н. М. – Хватало.
– А вони були сліпі?
Н. М. – Нет. Работать не хотели.
– Правда? І що, вони не хотіли робити і ходили по селу просили?
Н. М. – Да, что им!
– А було, що сліпі ходять тоже?
Н. М. – И слепые были, и здравые были.
– А вони були чоловіки чи жінки?
Н. М. – И жинки, и все.
– А чи вони грали на чомусь?
Н. М. – Нет, не играли. Так просто.
– А співали? чи просто просили?
Н. М. – Нет, просто просили милостину, да и все.
– А ви не бачили, щоб біля церкви сиділи і грали старці?
Н. М. – Нет. У нас не было.
– Не було. А в вас в селі був сліпий один?
Н. М. – Да-да, Федя, Федя!
– Як його звали? Федя? А фамілія?
Н. М. – Мамин. Мамин Федор.
– А він тоже ходив просив? чи нє?
Н. М. – Нет! нет. Он плотник хороший.
В. С. – Скрипки, гармошки делал.
Н. М. – Тогда депевянное было все.
– А как же он делал гармошки, когда слепой?
В. С. – А вот так и делал.
– А де він їх продавав? чи люди купували?
Н. М. – Да были заказы. Были заказы.
– А як старці прийдуть до вас, то хто? батько давав милостиню? чи хто?
Н. М. – Так хто зря. И меня заставлял батька, чтоб хлеба дала.
– А вам не нравилось, что они ходят, не работают?
Н. М. – Та че не нравилось? Пришли – надо покормить. Отец мой любил кормить людей.
– А чи считалося, що гріх не дати старцеві? або не кормити людей?
Н. М. – Та че, дадут та й все.
– А коли закрили вашу церкву?
В. С. – Ее спалили.
Н. М. – Она деревянная была.
В. С. – Деревяная. В 33-м же году ее спалили.
– А хто спалив?
Н. М. – Ночью.
– І ніхто не знав, хто? і не говорили, хто?
Н. М. – Нет.
– Чи ви знаєте, щоб у вашому селі хлопці такі, парубки, дівчата, ще тоді, коли ви були дівкою, ходили десь на заробітки? в економію?
Н. М. – Ходили. На буряки. Не экономия, а то, как говорили?
В. С. – У нашей же бабушки было столько девчат, два хлопца и дедушка. Давали только 3 надела, а на девок не давали.
– А як пана була фамілія? не памятаєте?
Н. М. – Он немец был. Он хороший немец был.
– А чи він по-німецькі говорив? чи так розумів?
В. С. – Вот это я не знаю. Это родители рассказывали. Моя мама рассказывала, что было 7 лет, она отсюда ходила кормить орла для барыни. Вот это она платила когда 2 копейки, когда 3 копейки. Это 5 копеек. Экономия там большая была. Там у них солдаты свои были. Там у них и кладбище было свое. Когда позапрошлый год архитекторы раскапывали кладбище тут, это года 3 тому назад. Там у них все свое было. А потом вот я не помню, мама рассказывала, в каком году пана убили. Он ехал сюда, и его в лесу убили. Ну, после войны, у его было два сына, после войны один сын приезжал, Николай. У него мельница большая была. В общем, имение большое было. И его потопили все. В речку.
– Коли? після колгоспів?
В. С. – Вот это, как революция была. Все потопили тогда, в 17-м году.
– А хто вбив його?
В. С. – Это неизвестно.
– А та бариняі діти, вони як би виїхали?
В. С. – Они в Германию выехали. Может, сыновья живые. Потому что после войны сын один, Николай, приезжал сюда.
– А зараз там чисте місце?
В. С. – А там, там счас у речку спуск. Там каналы поделали. Их стрелять надо за это, что они понаделывали! Тут такая красота была! А счас испортили все это. Людей же разогнали, раз это. Ничего у нас счас нету. Село очень красивое было. Очень красивое было! Хотя и колхоз был, оно очень богатое было.
– А як колгоспи прийшли, то шо ваш батько? пішов в колгосп?
В. С. – Пошел, конечно. Тогда волей, неволей, а пошел. И мать пошла. Это он когда был председателем! после войны. А так он был этим, он же еще парнем был, так это был там завхозом. А это вот уже мне рассказывают старые люди, что им надо было метрики взять. Я пошла, а они мне сказали – в каком году она замуж выходила? А раньше ж как-то до ума не доходило, что когда они женились? в какое время? Отец умер, а я у нее и спрашиваю – мама, а когда вы замуж выходили? Когда-когда? когда завалинку мазали! И все! а в каком году! Я у людей спрашиваю, отаких пожилых. Я у их спросила, они – я не знаю. Я спрашиваю, они – мы помним, в 17-м году они были кавалер и барышня. И один тут каже – в 17-м году посылали его в Печениги, как у разведку, там белые были. И только я, каже, помню, твой отец пришел, а моего батьку убили белые. Вот. И в 18-м году они поженились. Ну, а дальше в каком году они точно поженилиь? и где они венчались? это не дошло до нас, до детей, спросить это. Вы понимаете? Вот счас так все расспрашивают. А тогда или тупые были, я вообще не понимаю!
– Цікаво, чи в 18-му ще вінчалися? чи нє?
В. С. – Венчались. Без венчания раньше замуж не отдавали. Откуда невеста, там и венчались. Раньше это закон. Раньше не расписывали в сельсовете, а только венчались.
– А якого року народження ви?
В. С. – Я 25-го. Я от своих, как они рассказывают. У меня мама 1899-го года! А отец 1898-го года!
– І вони з цього села.
В. С. – Да. Так вот это, что они рассказывали.
– А як вас звати ще скажіть.
В. С. – Вера Сергеевна.
– І прізвище.
В. С. – Подарыла.
– А як мамине? ви не пам’ятаєте? мамина дівоча?
В. С. – Черняк. А девичья? Шубина Агафия Остаповна.
– А так як би батька Черняк?
В. С. – А отца Черняк Сергей Никифорович.
– А як він ходив в розвідку в Печеніги в 17-му році, то що він був? при якійсь армій? чи як це було?
В. С. – Чи партизаны посылали, чи шото ж такое тогда было, как революция. И его посылали. Тогда ж оно так. Раньше ж так – то белые наскочут, партия. То чечены наскочуть. То там татары наскочуть. Раньше ж не так, как войска были. Вот группа наскочит на лошадях, посекут, порубают и ушли!
– А чи Петлюра був у вас?
В. С. – Был! был.
– Десь в 18-му чи пізніше?
В. С. – Да, вот это в 17-м, 18-м. Тогда что-то так, с саблями проскочили. Кто попался, дети, старики, порудали их и помчались!
– А що батько, як колгоспи почалися, що він робив?
В. С. – Та что он делал? Заставляли. Сдал корову. Сдал лошадь. Сдал что было. То есть некоторые не хотели, свою лошадь имели, но их не заставляли, покуда они сами посдавали. Ну, а он сразу сдал! И мать, и отец ходили в колхоз. Как ни это, а все равно они не пырскали. Куда денешься? заставляли и все! Тот, он не ходил никуда. Как бывало Наташа каже – не раскуркуливают, ничего. Потому что каждый человек жил из своих ресурсов. Вот что. Так что есть, что у кого последнее забирали, а они так и не ходили.
– А хто ходив? Такі були шо комсомольці?
В. С. – Ну, кто его знает! Это ж когда оно было! Старики уже сказали.
– Баба Наташа! чи ви памятаєте, хто ходив розкуркулювати або забирати?
Н. М. – Так тех людей уже нет.
– А кто они были? они работали в сельсовете? или комсомольцы? или кто?
Н. М. – Не, просто люди ходили такие. Отчаянные.
– Отчаянные. А они были с вашего села?
Н. М. – С нашего. Ну, предупреждали мого мужа – иди бери, и все! Не возьмешь, мы твое заберем. Вот твое барахло. Ну, он принес, купил там платков. Принес, мне приказывает – если узнаем, что муж принес, отдам хозяям.
– Ага! что вернешь! И твое заберем. И вы не отдавали?
Н. М. – Да тышком-нишком отдавали. Он хороший. Но втикали (смеется).
– А когда они забирали, где они его складывали? или продавали?
Н. М. – Продавали. Вывезуть на улицу сундук, и кому что.
– А он боялся, что люди придут, у которых он там брал что-то? заставили. Он боялся немножко?
Н. М. – Совесть убивала его. Он сказал – я лучше умру, но к людям не пойду брать. И погиб из голоду.
– В 33-м погиб?
Н. М. – В 33-м. Работал на тракторе.
– Хотіла запитати, баба Наташа, чи ви памя’таєте, як ви ще такою молодою були, щоб дівчата ходили до річки на Івана Купала?
Н. М. – Мне некогда было, я не ходила.
– У вас не було гончарів у селі? которые горшки лепят.
Н. М. – Нет, не было. Нам привозили.
– А кто жил в селе? які люди жили? це означає українці? росіяни? поляки?
Н. М. – Русские у нас.
В. С. – Раньше ж это было вот, как проходили, так у нас тут две женщины, полячки, замуж выходили за наших пятницких. И так они и жили.
– А де ті поляки проходили? Біженці чи хто?
В. С. – Ну, вот это ж беженцы. Они как тогда во время революции проходили, и оставались. Полячки.
– А чи тут також були в селі українці? чи більшість росіян?
В. С. – Были, были.
– А чи були євреї?
В. С. – Были. Тогда был народ, ссылка то была всех людей, ссылка была. Как заключенных, всех сюда ссылали. И вот это образовалось вот это наше село.
– Чи євреї тут як торгували? чи що?
В. С. – Это я не помню.
– Баба Наташа, чи були в вашому селі такі малярі, які богомази, які ікони малювали?
Н. М. – Нет, не было.
– А где родители покупали иконы?
Н. М. – Не помню я.
– Не памятаєте.
В. В. – Там есть такой Николай, он много расскажет. А когда будете выезжать, там дом большой, там спросите Николая.
– Чуєте, я ще хотіла в вас запитати, той сліпий, котрий робив гармошки, скрипки, чи він вмів грати також?
В. С. – Он не играл. Это у него, Николая, спросите, где он жил, что умел. А мы это что от своих родителей почерпнули.